Невест усадили на стулья. Молодые девушки начали ходить вокруг них, держа в руках поднос со свечами и конфетами. Айла подошла к Мелек, затем положила под ноги рулон ткани из натурального шёлка. Зейнеп сделала так же, и Латифа поставила ноги на ткань. Мелек повторила за подругой.

Какая-то женщина красивым голосом затянула грустную песню. Мелек недоумевала. Вроде праздник и положено веселиться, а она воет, будто кто-то умер.

— Плачь, Мелек, — шепнула Латифа, хотя сама ни слезинки не проронила.

— Зачем?

— Так положено. Вроде того, что ты грустишь, потому как уходишь из отчего дома.

— Тогда и ты плачь, — шикнула Мелек.

— Не могу. Я так рада, жуть просто. Завтра Тай будет моим.

Мелек спросила себя, хочет ли она, чтобы Эмин был её? Однозначного ответа не находилось. Она знала его так мало, чтобы выйти замуж. И достаточно много для того, чтобы понимать: в постель она с ним ложиться не хочет. Да и договорились уже о фиктивном браке. Ведь можно же сослаться на беременность и спать в другой комнате?

Шествие со свечами прекратилось. Девушки поднесли два подноса, на которых лежала хна и тоже горели свечи. Айла вложила в ладонь Мелек монетку, а сверху положила ложечкой влажной хны. Кулак зафиксировали кружевной резинкой, потом надели на руку мешочек. Произнеся пожелания на турецком, Айла отошла, а её место заняла молодая женщина. Сев на принесённый кем-то стул, она начала расписывать свободную руку Мелек. Потом распаковали ту, что была с монеткой и на ней тоже появились красивые узоры. Когда женщина расписывала верх ступней, было немного щекотно, но именно в этот момент захотелось вдруг плакать. Мелек подумала, что её родители не увидят, как она выходит замуж, да и не за того она мечтала выйти. Не за того.

38

С самого утра, едва успев позавтракать, Мелек и Латифа стали готовиться к предстоящей свадьбе. Нанятая женщина — стилист сделала красивую причёску, легкий макияж и помогла одеться. Мелек смотрела на себя в зеркало и не узнавала. Это была не она. Шикарная девушка в свадебном платье, а лицо такое грустное, будто снова кого-то хоронит.

— Ну, чего ты? Вы же с Эмином любите друг друга, почему такое лицо? Ты радоваться должна, — воскликнула, вставшая рядом, Латифа.

— Я рада, правда. Просто с утра было немного нехорошо, но уже всё проходит. Наш малыш, наконец, смилостивился и решил дать матери нормально провести этот чудесный день, — Мелек выдавила из себя фальшивую улыбку.

Кажется подруга не заметила лжи в её словах и понимающе кивнула. Мелек подумала, что стоит приклеить улыбку скотчем, иначе все увидят истинное положение вещей. А правда была такова: она только сейчас осознала, что действительно выходит замуж за совершенно чужого ей человека. От этого на душе скреблись тысяча кошек и выло не меньшее количество волков. Хотелось бежать. Прямо сейчас подхватить руками подол роскошного платья и нестись куда глаза глядят. Вот только долго ли она набегает в этом пышном платье с кринолином. Ходить в таком непривычно, не говоря уже об остальном. Мелек понимала, что сама виновата — не стоило выбирать такой фасон. Но на тот момент захотелось почувствовать себя прекрасной Золушкой или принцессой, пришедшей на бал. «Домечталась, дурочка. Глупая и наивная дурочка, приехавшая в чужую страну искать счастья. Будет ли оно вообще, учитывая различие воспитания и прочего?» — подумала Мелек с грустью.

Она подошла к окну и посмотрела во двор. Ворота широко открылись. В них въехали два лимузина.

— Пора выходить, девочки, за вами приехали, — в комнату заглянула Лейла.

Женщина подошла к ним, дала в каждую руку по красному кружевному платку, который нужно было зажать в пальцах и так держать, прикрывая ладони. В комнату зашли ещё несколько женщин, они взяли за руки с обеих сторон и повели на выход.

В просторном холле уже собралась многочисленная родня. Тëтки, всё ещё держащие за руки, дëрнули вниз. Мелек присела и по очереди приложила руки колбу, и так три раза. Это было вместо приветствия. Потом подошёл отец Эмина, протянул морщинистую руку. Она, наклонившись, поцеловала внешнюю сторону ладони и приложила руку ко лбу. Всё молча, без единого слова. Он же сказал что-то на турецком, поцеловав в лоб. После этого хотелось обтереться, но Мелек стойко выдержала, чтобы не коснуться лба руками.

Скосив взгляд, Мелек увидела, что Эмре целует Латифу. Можно было только поразиться стойкости больного человека, который ради сына решил соблюсти все обычаи и сам приехал забирать невесту.

Посередине комнаты поставили два стула со спинкой, куда их с Латифой аккуратно усадили. У стен, на диванах и креслах, сидели пожилые люди. Более молодые — стояли. Начались долгие поздравительные речи с коллективными молитвами. Говорили, в основном, старики и родители. Две девочки пронесли вокруг них подносы с конфетами, а затем раздали всем.

Мелек вздохнула. Приходилось сидеть, опустив взор, что оказалось не очень удобно. Как объяснила Латифа, она обязана изображать кроткую покорную девушку. Но, несмотря на это, Мелек увидела, как отец повязывает Латифе на талию красный кружевной пояс. Ей самой такой не полагался — не девственница уже. Через минуту голову покрыли красной вуалью, расшитой по краю кружевом. Ткань была длинной, полупрозрачной и свисала со всех сторон ниже пояса.

Вывели на улицу. Двое мужчин заиграли на музыкальных инструментах. Барабан выдавал ритм, громко пела зурна. Все стали танцевать, притопывая ногами. Люди улыбались, но Мелек казалось, будто зурна плачет, рассказывая её нелëгкую жизнь в последние несколько месяцев. Пока все веселились, пришлось стоять на каблуках. Вроде туфли были удобные, а ноги моментально заныли, она привыкла ходить на сплошной подошве и это дало о себе знать.

Наконец-то музыка стихла. Тëтки снова схватили за руки в районе локтя. Затем медленно повели к лимузину. У машин снова прочли молитву и аккуратно помогли забраться в салон. Они с Латифой разъезжались по разным домам.

Ей пришлось ехать вдвоём с Даганом. Остальные гости расселись по другим машинам. Отец Эмина всю дорогу молчал, она тоже не проронила ни слова. Смотрела в окно, как её везут в новую жизнь, а по щекам катились слëзы, рискуя испортить макияж. Сердце тревожно стучало, отчего-то было больно. Эти нелепые, дурацкие обычаи. Ведь за ней не жених приехал, а всего лишь его отец. Ей бы хотелось, чтобы Эмин сейчас сидел рядом, как-то успокоил, подбодрил, вселил надежду.

Надежду? На что она вообще надеялась, вырываясь в чужую страну к неизвестным людям? Сейчас Мелек себя не понимала. Да, она спасала малыша, но ведь можно было всё решить как-то по-другому и остаться в России, или нельзя?

Подъезжали к дому, где ей отныне предстояло жить. Снова в уши ударили зурна и барабан. Машина остановилась у ворот. Первым вылез отец. Потом подскочили две женщины, которых она раньше не видела. Опять захват локтей, ей помогли выбраться из салона и повели. У калитки пришлось три раза присесть, и только потом войти на территорию.

По дороге, устеленной красным полотном, её повели к дому. Женщины дëргали за руки, в нужные моменты заставляя приседать. Мелек старалась не забывать прикладывать руки ко лбу под накидкой и, если та начинала съезжать, её поправляли. Музыка гремела на всю улицу, оглушая. Однообразная тупая мелодия, но люди вокруг танцевали, топчась на одном месте и улыбаясь. Подошла Айла с тарелкой в руках, положила под ноги. Мелек разбила её каблуком и снова медленно поплыла к дому, приседая по три раза чуть ли не через каждые пять шагов.

Толпа заулюлюкала. Откуда-то посыпались конфеты. Мелек осторожно подняла голову и увидела, что на втором этаже открыты окна. Там стоит Эмин и двое других мужчин. Они закидывают гостей конфетами, а малышня, да и взрослые, спешат поднять.

Когда дошли до дверей дома, Мелек думала, что от приседаний рухнет замертво у порога. Женщины не дали, всё также придерживая за локти. Снова появилась Айла с маленькой пиалой. Руку Мелек обмакнули в масло и три раза провели по косяку, потом ещё и ещё. Только после этого ритуала завели в дом и, наконец, посадили в просторном холле на стул.